Мой приятель любил повторять:
– Три вещи хороши и старыми: старый друг, старое вино, старая скрипка!
И добавлял вредным голосом:
– Хорошо звучит: пойду сегодня к старой любовнице?
Первое моё ружьё было старым. А появилось оно у меня очень необычно.
Студентов 4 курса пединститута решением областного отдела образования вместо практики отправили на работу в сельские школы, куда не могли заманить учителей. Это были такие глухие углы, где в школах учились 30 – 40 учеников.
Вскоре эти школы обзовут неперспективными, закроют, и станет это гибелью села: там, где закрывали школу и больничку или фельдшерский пункт, народ стремительно разбегался – детей нужно было учить, лечить, и в деревне оставались старики. Вот в такую семью, где хозяйке было под семьдесят, а хозяину ещё больше, меня на три месяца и поселили, и стал я давать уроки русского языка, литературы, истории и немецкого – этих учителей не было в школе совсем.
Со стариками я быстро подружился, и они охотно меня приняли, вечерами мы чаёвничали, они взахлёб рассказывали о прожитых годах, о своих детях, а хозяин бережно показывал ружьё, спрятанное в кладовку, приговаривая:
– Вот сейчас самый пролёт начнётся, северная утка повалит, есть у меня одно заветное местечко, сходили бы мы…
Хозяйка махала рукой:
– Куда тебе, на двор-то с костылём ходишь!
Это была правда, старик маялся страшным, каким-то невероятным артритом, едва двигался даже по дому, но так бережно наглаживал ружьё, лаская его огромными лапами плотника, косаря, солдата и снова плотника, что я не выдержал.
Через два дома от нас жил Володя, шофёр, с которым я подружился очень необычно – я расхвалил его сына, который буквально с листа запоминал немецкие слова, а отец с горечью сказал:
– Я тоже толковый был, только нас у мамки трое, какая учёба! Но зато своего выучу, только вы его дерите за любую прокуду!
Вот ему я и поклонился с просьбой отвезти старика на озеро. Володя сначала удивился – дрова привезти, сено – это понятно, но на охоту… А потом загорелся: сделаем человеку для души, может, последний раз!
В один вечер мы в заветном месте ставили шалаш под руководством старика, в другой – все втроём сидели в этом шалаше, и Господь оглянулся: резко, почти вертикально упал в заливчик селезень, поплыл вдоль берега, старик неожиданно ловко вскинул стволы и ударил. Селезень распластался на воде, старик тут же встал, разваливая шалаш, шагнул к воде, остановился, разломил стволы, вынул гильзу и патрон, сунул в карман и попросил:
– Уж вы достаньте моего последнего!
Дома старик долго чистил стволы, вывинтил бойки, капнул масла в брандтрубки, потом собрал, глянул на хозяйку и сказал:
– Прими ты от души, всё равно мне больше не нужно оно, а тебе, глядишь, по сердцу придётся!
Так у меня появилось ружьё ТОЗ–БМ. С ним я и приехал в Коми, с ним начинал охотиться. 20 калибр, приклад буковый, стволы вполне сохранившиеся, хотя и не хромированные, никакого качания в замке, с любовью ухоженное.
Второе купил уже в Коми, одностволка ИЖ-18Е, тоже 20 калибр, очень лёгкое, удобное, ходил с ним за белкой и на высыпки рябчиков перед морозами, когда они, чувствуя скорый снег, вылетают к ручьям в тайге за камушками. Хорошая охота, интересная, ходовая.
Очень точный бой пулей, причём 20 калибр вполне достаточен для лося. Конечно, не с запредельных дистанций. И забавно, но что мой пёс, что собаки моего наставника на реке и в тайге капитана Нестерова – обязательно брызгали на морду добытого лося! Капитан и орал, и гонял, но они снова улучали момент, подскакивали – и орошали! А потом отходили с видом невероятно самодовольным!
А потом появилась любимица – ТОЗ-34Р, вот невероятная удача конструктора и производителя! И меня, покупателя.
Удобное, ухватистое, достаточно лёгкое, необременительное для ходовой охоты, вполне убойное для охоты на пролёте уток и гусей, надёжное, оно служило мне 8 лет, и ни разу я не пожаловался на него. Это уже потом, после окончания СССР, слышал жалобы и на хромирование, и на качество подгонки, и на пружины, а моё, советское, было прекрасно!
